Марк Десадов — Протоколы допросов (Второй фигурант (второй допрос))
________________________________________________
Опись 4689439/960-g
Архив RAV140934
Штамп 1: Материалы не подлежат открытой
публикации до 07 октября 1996, ввиду
возможного ущерба общественной
нравственности. Дата: 07 октября 1946г.
Штамп 2: Разрешен ограниченный доступ. Дата:
08 октября 1996г.
Второй фигурант (второй допрос)
Дело W-14. Выписки из тома 6
(использованы выдержки из дел: D-8, L-14, Z-17)
Допрашиваемый: Здравствуйте.
Следователь: Здравствуйте. Мне хотелось бы кое-что уточнить. В лагере у вас была кличка «Лошак»?
Д.: Так точно.
С.: Почему?
Д.: Понимаете… у меня большой половой орган… господин оберштурмфюрер смеялся, что, как у коня…
[Из справки о медицинском осмотре Гюнтера Веккера: …патологическая гиперфункция полового члена: длина (в невозбужденном состоянии) 27 см, диаметр 45 мм, длина головки 60 мм, диаметр головки в утолщении 55 мм. Приапизм в легкой форме — продолжительная (до 30 мин.) и полная эрекция наступает уже при легком тактильном контакте с измерительной линейкой (осмотр проводился врачом — мужчиной в прохладном помещении)…]
С.: Объясните, какая связь между вашими анатомическими особенностями и кличкой?
Д.: Из-за большого органа мне было приказано присутствовать не только на предварительном осмотре прибывших заключенных. Также и при дополнительной сортировке части ликвидационного контингента.
С.: Вы только «присутствовали»? И больше ничего не делали?
Д.: Никак нет. По приказу господина оберштурмфюрера иногда я проводил развратные действия с некоторыми заключенными.
С.: Хорошо, к этим «развратным действиям» мы вернемся позже. У вашего «господина оберштурмфюрера» тоже была кличка?
Д.: Так точно. Правда, он, если слышал, то обижался. «Сисятником» называли.
С.: Почему?
Д.: Господин оберштурмфюрер был неравнодушен к женским грудям и, особенно, сосцам. Предпочитал, чтобы груди были небольшие, твердые, а сосцы длинные и острые. Это у девочек часто бывало. А в последний год для него еще фигурные сосцы делали, по заказу. Он там с кем-то разговаривает, или думает, или документы какие читает. А рядом обычно всегда такая личная рабыня находится, или «подушка» такая. Заключенные в лагере ведь уже воспитанные были, а рабыни — особенно. Так что и полураздетые, и совсем голые никого не стеснялись. Ну а он, даже если офицеры рядом были, почти всегда сажал рядом свою рабыню какую-нибудь. И все время ей груди тискал или сосок двумя пальцами крутил. Или «подушку» на стул соседний положит. Или, если еще ребенок — к себе на колени. Им, правда, иногда и клитор теребил. Он любил, чтобы «подушки» для него делали с большим клитором. Ну а те всегда радостно ему улыбались. Даже если больно было. Поэтому господин оберштурмфюрер такое прозвище и получил.
С.: Мы остановились на дополнительной сортировке. Когда и как она происходила?
Д.: Это делалось в двух местах. Во-первых, с расово полноценными заключенными, предназначенными к ликвидации. Это, если они не успели пройти предварительный осмотр. Проводилась сортировка в предбаннике газовой камеры, уже после отдела конфискации. А во-вторых, после душевой с контингентом, не проведенным через отдел конфискации.
С.: Этот «контингент» предназначался для половых целей?
Д.: Так точно.
С.: Расскажите сначала, как проводилась сортировка «во-первых», перед газовой камерой.
Д.: Чтобы заключенные не сопротивлялись, им объявлялось, что они сейчас пойдут в душ. Даже выдавалось по куску мыла. А сам предбанник камеры был оформлен под раздевалку душа. Там просторные секции со скамейками, крючки для одежды прибиты. В некоторых группах и мужчины бывали. Поэтому предбанник вдоль разделялся невысокой, до плеч примерно, перегородкой. Чтобы они лица друг друга видели и спокойней были. Заключенные в этих секциях раздевались. Затем в конце предбанника открывалась дверь газовой камеры и их туда загоняли. Уже всех вместе, конечно, и женщин, и мужчин.
Так вот, в самом начале, как камеру только запустили, офицеры по одному в предбанник заходили. Гуляли по секциям, смотрели, как заключенные раздеваются. Иногда при их приближении женщины отворачивались, пытались прикрыться. Или девочка какая-нибудь из стеснения решит панталончики не снимать. Тогда провинившуюся сначала плеткой или стеком наказывали. А потом уж по полной программе — приказывали как можно шире раскрыть естественные отверстия. Например, лечь на спину и задрать ноги. Или нагнуться и ягодицы раздвинуть.
Затем офицер выбирал одну или двух девушек или детей, вел их мыться в душ. Потом в дальнем углу предбанника насиловал. После этого опять ко всем остальным отводил. Если их секция к этому времени уже в камере была — сразу туда заталкивал. Иногда, если ребенка брал, то и мать вместе. А когда насиловал, матери приказывал своей дочке ноги раздвинуть и держать их. Если в этой партии и мужчины были, то обычно выбирали тех девушек, у кого рядом за перегородкой муж или отец. Тогда этого мужчину с собой брали и он ноги держал.
Охрана сначала даже сочувствовала немного заключенным. Особенно, когда у нее по ногам еще сперма стекает. Вперемешку с кровью от потерянной девственности. Она плачет, еле идет в раскоряку. А в только что использованную промежность офицер ботинком со всей силы бьет. И в газовую камеру заталкивает. Ну а вскоре охранники привыкли. Сами заключенных стали по полной программе использовать. Им это не запрещалось. Конечно, только после того, как офицеры для себя женщин отобрали. Хоть и в казармах у них девок полно было, но все равно свеженького хотелось.
Только охрана их обычно никуда не уводила. Прямо в секциях и насиловала. Они же ни в СС не входили, ни офицерами не были, так что имели право. Позора мундира СС тут никакого не было. По-моему, им так больше нравилось. Чтобы все вокруг видели, что происходит. Родители ее и знакомые. Да как выберут кого, окружающие заключенные должны были охраннику помогать. Опять таки, за ноги, например, держать. Или велят одной заключенной на четвереньки встать, другую ей на спину положат. По очереди входят то в одну, то в другую. Или во время полового контакта велят еще какой заключенной себе мошонку или заднее отверстие вылизывать. Или основание члена пальцами поджимать, или грудями о себя тереться. Или еще чего-нибудь придумают. А если кто возражать начнет, то сразу стреляли…
Но так только в начале делали, потом все это упорядочили. Ходили осматривать раздевающихся заключенных уже не по одному. Сразу целая группа офицеров. И для себя отбирали, и для солдат. Чтобы те на территории лагеря на женщин не бросались. Если какая-нибудь заключенная понравится, ее к себе подзывали. Заставляли по полной программе всю себя показать, ощупывали потом. Если все нормально, брали с собой. Девочек почти всех забирали, особенно маленьких. Мать, если симпатичная, тоже обязательно брали. Так и шли целой группой. Впереди офицеры. За ними охрана подгоняет отставших и тоже их щупает с шуточками разными.
А потом после душа их по одной подводили к глазку в газовой камере. Это, чтобы они видели, как другие из их эшелона задыхаются, корчатся. Потом падают, под себя испражняясь. Затем их «крючники» оттуда вытаскивают. Отобранным заключенным объясняли, что если слушаться не будут, там же окажутся. После этого они совсем смирными становились. С радостью все приказы выполняли. И перед офицерами что угодно делать, и в казарму к солдатам идти. И в бордель, и в медицинский блок на «подушку» или эксперименты.
С.: Вы говорили, что проводили «развратные действия». В том числе при этой «дополнительной сортировке»?
Д.: Так точно. Но только по приказу господина оберштурмфюрера Ланге.
С.: В чем заключались эти ваши «развратные действия»?
Д.: Ну вот, например, когда дополнительную сортировку проводили еще по одному. Господин оберштурмфюрер как раз только узнал, что у меня большой член. Взял с собой. В предбаннике большая группа неблагонадежных из Моравии раздевалась. И среди них девочка лет 12-13 попалась очень стеснительная. Не только панталончики не сняла, но и в грудки свои так руками вцепилась, что не оторвать. Господин оберштурмфюрер сначала пару раз стеком ее по рукам ударил. Не подействовало. Ну а рядом мать ее стояла, лет 30, но очень симпатичная. С длинными, до талии, светлыми волосами, тонкой талией. А груди хоть и большие, но высокие, с острыми сосцами. Мать эта не только не прикрывалась, а наоборот, выпятилась, себя показывая. Она у кого-то уже узнала, что лучше всего попасть в личные рабыни. Начала дочь уговаривать, а та замерла совсем. Тогда мать сама ей руки назад отвела и перед нами выставила. Девочка вроде как успокоилась и руки опустила. А ими собственно и прикрывать-то нечего было, грудки у нее были небольшие, только набухать стали.
Тут господин оберштурмфюрер услышал, что через перегородку мужчины что-то спрашивают, а мать им отвечает. Выяснилось, что там отец этой девочки. И еще соседский мальчишка года на два старше, который за ней вроде как ухаживал. Во всяком случае, нравилась она ему. Господин оберштурмфюрер приказал этим мужчинам через перегородку сюда перебраться. Как девочка своего паренька рядом увидела, да еще голого, сразу к нам повернулась, к нему спиной. Видно, застеснялась и себя ему показать, и смотреть на него. Господин оберштурмфюрер от этого засмеялся и велел тогда целую скульптурную группу изобразить. Девочке приказал взять за члены отца и паренька. Ну а мальчишка должен был одной рукой уцепиться за волосы на лобке матери, а другую засунуть дочке в штанишки. И там ее за пах схватить. Как стеком он по ним прошелся, то все так и получилось. Только дети от смущения покраснели, как вареные раки.
Я ведь почему это помню так хорошо? Это же в первый раз было, когда господин оберштурмфюрер меня к заключенным взял. До этого я с ними почти и не общался. Так вот, этой скульптурной группой они к душевой кабинке и пошли. В самый конец предбанника, мимо всех заключенных. Ну на них все смотрели, конечно. Они глаза в сторону отводили. Понятно ведь всем, зачем шли.
Кабинка открытая там, без стенок, и метрах в 2-3 от нее стулья стояли. Это чтобы офицеры могли руководить заключенными при мытье. На эти стулья мы и уселись. Господин оберштурмфюрер сначала велел пареньку с девочки самому панталончики снять. Потом распределил, кто кого подмывает. По очереди велел, головка у душа ведь только одна. Сначала девочка вымыла органы отцу и мальчишке. Господин оберштурмфюрер все время делал ей замечания. То крайнюю плоть велит задрать, то поцеловать там, то еще что. И стеком по ягодицам бил, если не слушалась.
А потом мальчишка мыл промежности обеим женщинам. Его господин оберштурмфюрер не бил, он сам слушался. Паренек намыленной рукой во все их отверстия залезал, смывал водой, целовал там. От этого у мальчишки встал. Господин оберштурмфюрер даже засмеялся: «Что, сразу обеих <…> хочешь?» [Здесь и далее по тексту купюры оригинала — пер.] Девочка от такого мытья зажималась, прикрыться пыталась. Мать, наоборот, по полной программе сама все подставляла, и так, чтобы мы видели. Муж ей за это замечание сделал. Она ему ответила, что так для них всех лучше будет. Потом прикрыла глаза и двигаться даже на мальчишкином пальце стала.
Затем к дальнему отсеку мы все пошли. Там для разогрева господин оберштурмфюрер разложил на скамейке мать. Мужу велел ее ноги задрать и держать, а девочке мальчишеский орган туда засунуть. И не зажмуриваться, смотреть, как они совокупляться будут. Ей стыдно делать это было, покраснела вся. Да и заревновала сразу к матери, но послушалась. На самом деле, видно хотела, чтобы он ее девственности лишил. Но уже поняла, что не дождется. Не для того их сюда привели, чтобы они сами между собой только. Так вот, мальчик мать эту сношает, а мы все смотрим, и девочка тоже. От такого зрелища забыла даже, что голая, прикрыться и не пытается. И отец ее глядит, как мальчишка с его женой прямо на его глазах, при всех.
А как парень в раж начал входить, господин оберштурмфюрер велел ему в сторонку отойти. Но мальчишка уже и не слышит ничего. Только еще сильнее ее долбит. Он с женщиной вообще в первый раз, должно быть. Тогда девочке приказано было его оттащить. Она это, кажется, даже с удовольствием выполнила. Все-таки к матери действительно заревновала. В бок девчонка его бедром стукнула, за член уцепилась и сразу вытащила. Мальчишка стоит весь красный, ничего не соображает. Дергается, а его набухший орган ухажерка в кулаке сжимает. И что с ним делать дальше, не знает. Смешное зрелище было…
Тут и до меня очередь дошла. Господин оберштурмфюрер приказал девочке встать передо мной на колени и брюки расстегнуть. Как она мой орган увидела, то чуть в обморок не упала. Решила должно быть, что эта громадина сейчас прямо в нее полезет. Но господин оберштурмфюрер приказал ей только взяться за мой орган. И его, вместо мальчишеского, в свою мать задвинуть. Это ей спокойней сделать было, хоть не ревновала. Ну а отцу уже не до ревности было, он за жену испугался. Все-таки размеры у меня далеко не мальчишеские. Но ноги ее не посмел отпустить, поднятыми держал.
Не напрасно он испугался. Хоть я вначале и осторожен был, а та все-таки закричала. Видно я ей там во внутренностях женских что-то повредил. А господин оберштурмфюрер понял, что я слишком аккуратно делаю. Велел мне тогда войти в нее по полной программе, до конца. Это первый раз в жизни у меня было, когда я свой орган до предела в женщину ввел. Еще и наполовину не влез, а уже в матку уперся. Но все равно до самого основания его туда задвинул. Мне-то приятно стало, а она еще больше закричала. И из нее по члену сразу много крови потекло. Яйца у меня болтаются, а с них не капает даже, струей кровь льется. Муж с дочкой, как это увидели, сразу на меня кинулись, оттащить было попытались. Господин оберштурмфюрер тут рявкнет на них: «Назад!». Девочка отскочила, а отец не послушался. Тогда господин оберштурмфюрер достал револьвер и сразу в него выстрелил. В живот. Он скорчился и на пол повалился. А дочка сразу на месте застыла и со страха даже обмочилась. Желтая струйка прямо по ноге потекла.
Подмыть ее после этого надо было, но душ далеко был. Так что паренек ее там подлизал. А мать помогала ноги держать, хоть кровью исходила и по мужу ревмя ревела. Но все равно они уже послушные стали. Потом господин оберштурмфюрер приказал девчонке к себе подойти, орган достать и пососать его. Но у нее ничего толком не получилось, не умела она. Да и испугана была очень.
Все равно господин оберштурмфюрер решил приступить к делу. Он опять мать на спину уложил, а дочке велел ей на живот лечь. Но не вдоль, а поперек, крестом вроде. А потом пареньку приказал ноги ей вверх задрать и смотреть, как его подружку девственности лишают. В девочку он очень грубо зашел, с размаху. И за грудки и сосцы так ее сжимал и дергал, что чуть не оторвал. Она чуть взвизгнула, но отстраниться даже не попыталась. А парень ноги ей держит и вниз туда между ними смотрит. Наблюдает, что с ней делают. Органы мужские его прямо над ее лицом болтаются, мошонка до носа достает. Губу он даже от напряжения прикусил, но член стоит хорошо, сам бы, значит, не возражал.
Ну а я в это время мать обрабатываю. И уже не осторожничаю, на всю длину в нее залезаю. Да и она уже не кричит, только стонет каждый раз. Вначале мы вдвоем в женщин входили, но господин оберштурмфюрер быстро кончил. Велел тогда мне перейти от матери к ребенку. Так что по его приказу я и в девочку сразу до самого корня вошел. Мне стало еще приятней, чем в матери. Во-первых, влагалище было совсем узкое, крепко меня обжимало. Да на матку я раньше наткнулся. Ну а во-вторых, от господина оберштурмфюрера там спермы много осталось — смазка была. Но девочка от меня даже закричать толком не успела. Как я ей там что-то порвал, сразу сознание потеряла. И крови полилось больше, чем из матери. Хорошо, хоть брюки я еще раньше снять успел. Мальчик от всего этого бледный стоит, даже член у него опустился, хоть кончить так и не успел. Тогда господин оберштурмфюрер приказал ему груди обеих женщин сразу трогать. Он тогда чуть оживился. А когда я от его подружки оторвался, у него опять даже немного стоял.
Господин оберштурмфюрер после этого сказал ему, что за такие зрелища надо платить. По полной программе платить, всем мужским достоинством. А мне велел его кастрировать. Я никогда этого раньше не делал, но сразу сообразил. Мошонку ему оттянул, ножом распорол, яйца оттуда сами вывалились. Так что их только отрезать оставалось. А потом эти яйца по его приказу я затолкнул в оба влагалища — и дочке, и матери. Глубоко затолкнул, как он велел. Девочка по-прежнему в себя не пришла, а мать с парнишкой на ногах все-таки держались. Так что им было приказано ребенка на руки взять и к своим идти. Остальные тем временем уже в газовую камеру входили. Ну и наши трое туда же. Отца потом охрана оттащила.
С.: Вы с таким сладострастием об этом рассказывали. Вы что, действительно, не чувствуете за собой никакой вины в содеянном? В пытках ни в чем не повинных людей, изнасилованиях, убийствах? Или, как вы про этого несчастного паренька говорили, просто «вошли в раж»?
Д.: Господин следователь, я же все это делал не по своей воле. По непосредственному приказу господина оберштурмфюрера Ланге делал. Вы считаете, я мог отказаться выполнять приказы своего непосредственного начальника?
Так что я не должен ни за что отвечать, моей вины нет.